Это моя история, произошедшая лично со мной. В ней ничего не приукрашено — выложено все, как было. И, между прочим, я не верю в столь популярные страшилки о «Палочнике», «Слендермене» и тому подобным. А уж тем более никогда не слышала о них в тот далекий 2004 год.

Это произошло почти десять лет назад. Случившееся не изменило мою жизнь, не вселило вечный ужас в мою душу и не переросло в фобию (хотя в какой-то мере я стала всерьез опасаться ночных окон частных домов). Это просто было, сохранившись в моей памяти потускневшим со временем событием. Я знаю, что вряд ли подобное повторится со мной, так как оно приходило не ко мне: я просто была хоть и невольным, но активным свидетелем.

После веселой вечеринки я осталась ночевать у подруги. Мы вернулись домой около трех часов ночи, уставшие, почти трезвые после долгой прогулки по ночному городу. Наш город маленький, после одиннадцати транспорт уже не ходил, а на такси денег не было. Да и откуда у подростков из небогатых — даже бедных — семей деньги? Район, где жила, да и сейчас, наверное, живет, моя подруга Зина (имя вымышленное), состоял из частных домов и был, мягко сказать, нехорошим. В народе еще называли его цыганским. Там и вправду жили цыганские семьи, приторговывая наркотиками и крадеными вещами. Наркоманы были не редкостью, но вели они себя спокойно и не доставляли неприятностей жителям. Наверное, побаивались цыган.

Был конец февраля, морозный воздух безжалостно щипал нос и щеки, но, тем не менее, мы весело щебетали о том-о сем. Когда мы были уже у ее дома, пошел снег. Мы зашли в дом. Зина сразу же заварила чай, чтобы согреться. Родителей Зины дома не было: и отец, и мать работали в ночные смены. Он — сторожем на каком-то объекте, она — швеей на фабрике. Зина, которая почти на два года старше меня, уже привыкла ночевать одна, да и всех соседей знала. К тому же дом ее ограждал высоченный забор метра в два с тяжелой железной калиткой. Мы устроились за столом на кухне, ели бутерброды с вареньем, запивая их горячим чаем и поглядывали в окно, выходящие во двор: снег валил крупными хлопьями и вскоре земля, только недавно избавившись от старого снежного покрова, снова облачилась в белый саван. Было так уютно находиться в теплом, светлом доме, пить горячий напиток и обсуждать только что закончившееся веселье. Вскоре нас разморило, и мы решили готовится ко сну. Легли вдвоем в зале на раскладном диване-книжке еще советских времен, по шею укутавшись каждая в свое одеяло. Перед тем, как лечь, Зина вставила кассету в магнитофон. Заиграла какая-то спокойная музыка, напоминавшая церковный хор. Я еще шутила, что мне представляются белые овечки, ведущие хоровод на зеленой полянке и поющие голосами из этой песни. Немного посмеявшись, Зина устало зевнула и поднялась, чтобы выключить магнитофон, находящийся на другом конце комнаты у самого окна. В наступившей тишине у меня еще почему-то в ушах пел тот хор. Поежившись, я отвернулась к стенке и собралась спать, как тут услышала шелест, доносящийся снаружи. Звук, напоминающий шелест плотной клеенки, был ритмичный и настойчивый. Я повернулась на спину, что бы лучше расслышать звук.

— Что это? — спросила я у подруги спустя несколько секунд.

— Клеенка на окнах шебуршит, — ответила она, но в ее голосе почувствовалось напряжение.

— Наверное, ветер, — предположила я.

— Не знаю, утром проверяла, она была кнопками к раме прижата. Ветер бы не оторвал.

Звук ни на минуту не прекращался, и я решила посмотреть, что же там происходит. Приняв сидячее положение, я уставилась на окно, находившееся прямо напротив нашей кровати. Оно было действительно завешено клеенкой на внешней стороне стекла — наверное, чтобы во время зимы не пачкалось. Клеенка была плотной и непрозрачной, практически не пропускающей света уличных фонарей, но я смогла разглядеть темный силуэт человека. Он стоял прямо за окном, дергая оторванный нижний угол клеенки, словно пытался полностью содрать ее.

Я резко вернулась в лежачее положение.

— Там кто-то есть? — шепотом спросила немного напуганная Зина.

— Да, — выдавила я.

Страх сковал мою грудь. Я даже боялась вздохнуть, чтобы не нашуметь, чтобы он не услышал меня. Подруга, казалось, испытывает такое же чувство.

«Что делать?» — мысли судорожно метались в моей голове.

Телефона в доме не было, мобильные же были в те времена непозволительной роскошью и имелись далеко не у каждого. Кричать было бессмысленно — соседи все равно не услышат из-за толстых стен дома и широкого каменного забора. Убегать мы бы не решились — это означало открыть входную дверь, дав шанс попасть незваному гостю внутрь, да и проскочить его мы бы не смогли: окна зала упирались в забор на расстоянии двух-трех метров. Калитка тоже была с этой стороны, а это означало, что в любом случае мы попадем в поле зрения грабителя.

«Грабителя ли? — подумала я. — Ну конечно же! Кто же это может быть еще в такое время? Да и наверняка не один — самостоятельно перемахнуть забор он бы не смог, а калитка была заперта, иначе бы мы услышали, как ее открыли по громкому скрежету поржавевших петель». Мои размышления ещё длились, когда Зина решилась заговорить:

— Воры? — словно прочтя мои мысли, спросила она.

— Ну а кто же еще, нариков здесь хватает.

Я отметила, что шелест прекратился, и снова села. Силуэт продолжал маячить у окна, правый угол клеенки был приподнят. Послышался легкий скрежет металла, словно что-то не слишком тяжелое и железное тянули по асфальту. Звук был коротким и приглушенным из-за только что выпавшего снега. Теперь села и Зина. Мы продолжали смотреть в окно, не отрываясь ни на долю секунды, словно наш взгляд мог удержать того, кто находился снаружи дома.

— Как они узнали, что мы одни? — тихо произнесла Зина, продолжая напряженно смотреть в окно.

— Следили, наверное, — ответила я без всякой интонации в голосе.

— Но как? За нами никто не следовал.

И действительно, по направлению к дому мы не встретили ни единой души. Вокруг был пустырь, а улица была прямой, как стрела, без единого дерева и кустика. Да и улицей ее было сложно назвать — так, длинный и узкий проулок.

— Что он делает? — в голосе подруги была паника. — О боже, это лестница!

Я вспомнила, что видела короткую ржавую лестницу у стены в паре метров от этого окна. Оказывается, он притащил ее и приставил прямо к окну.

«Так вот что за звук это был», — поняла я, и вдруг меня осенило.

— Зинка, может, они и не знают, что мы здесь. Может, видели, как мы уходили вечером, прождали пару часов, а когда поняли, что мы ушли надолго, вернулись позже, чтобы беспрепятственно забраться в дом.

— Бред! Они не могли не подумать, что кто-то может вернуться в любое время, — фыркнула она. — Кстати, они могли и во дворе все это время прятаться.

— Ну тогда почему же они не напали на нас, когда мы зашли во двор? Да и где тогда второй?

Наш диалог превратился в тихую перепалку. Все доводы выглядели как-то нелепо и глупо.

— Все же не пойму, что он делает, — покачала головой Зина. — Притащил лестницу, но зачем? Почему просто не разобьет окно?

Как бы отвечая на вопрос, силуэт, который в это время исчез из светлого оконного пятна, снова появился и забрался на середину лестницы, заглядывая в окно. Затем снова спустился и принялся заново шелестеть углом клеенки, туда-сюда отдергивая угол и заглядывая в освободившуюся часть окна.

— Он смотрит, — констатировала я дрожащим голосом. Теперь я была уверена, что он знает о нашем присутствии. — Он высматривает нас!

— Что он сделает с нами, когда пролезет сюда? — голос Зины дрогнул.

— Изнасилует, убьет, — коротко перечислила я, и страх снова сковал меня.

Мы продолжали сидеть на кровати и притупленно пялиться в окно в ожидании верной гибели. Такие, как он, наверняка свидетелей не оставляют.

— Помощи нам ждать неоткуда, — Зина повернулась ко мне лицом. Даже при полумраке комнаты я увидела, насколько она бледна и напугана. — Родители вернутся только к шести-семи.

Мы снова повернулись к окну. Грабитель, как ни странно, продолжал трепать угол клеенки, непонятно почему до сих пор не содрав ее полностью. О лестнице он словно и забыл.

Я медленно, стараясь не шуметь, слезла с кровати и попятилась к двери, не спуская глаз с него.

— Ты куда? — Зина еще больше испугалась. — Не оставляй меня одну!

— За ножом, — шепнула я. — Если залезет внутрь — кричи.

На мое движение он не отреагировал и продолжал с механической периодичностью то трепать клеенку, то заглядывать в комнату. Что-то в его действиях было жуткое, ненормальное, но от страха мы не могли рассуждать рационально. Мы были уверены, что это вор, и что он непременно заберется в дом — это только вопрос времени.

Не включая свет и пригибаясь каждый раз, как проходила мимо окон — а их было два, — я добралась до шкафчика на кухне и достала нож. Ночевала я здесь далеко не в первые и знала дом очень хорошо. На обратном пути я захватила с собой маленькую табуретку, о которую перед тем споткнулась. По возвращении я отметила, что силуэт пропал.

— Он ушел? — с надеждой спросила я и тут же запнулась. Тень снова появилась, но, как мне показалось, стояла на несколько шагов дальше от окна и что-то теребила руками.

— Тебе не кажется странным, что он до сих пор не разбил стекло? — прошептала Зина, которая сидела уже не на кровати, а рядом с дверью прямо на полу.

— Может, шуметь не хочет? — предположила я.

— Но ведь он даже не подергал окно за ручки! Ко второму же вообще не приблизился!

Я пожала плечами. Не думаю, что Зинка увидела этот жест, тем более что мы обе следили за ним, не отрывая взгляда.

— Кать! — тихо воскликнула Зина, подпрыгнув, как ужаленная. — А окно ведь не заперто! Там шпингалет сломан!

Я почувствовала, как мурашки пробежали по моей спине. Действовать нужно было немедленно. Он не проверил до этого момента, закрыто ли окно, но может догадаться сделать это в любую минуту. В полусогнутом положении я посеменила к дальней стенке, где располагались два широких окна, и прислонилась к стенке между ними. В правой руке я сжимала табуреточку, в левой — большой кухонный нож. Мой вид, должно быть, был по-своему комичен, когда я пресекала комнату. Представив эту картину со стороны, я нервно засмеялась.

— Ты что? Тише! С ума сошла, что ли? — возмущенно зашипела подруга, но страх в ее голосе тоже пропал. Мы обе перестали бояться! Когда переживаешь страх довольно продолжительное время — а в нашем случае прошло минут пятнадцать, — в один момент просто перестаешь бояться, и на смену ему приходит другое чувство. Это может быть гнев, раздражение, смех, апатия — все, что угодно. Все, кроме страха.

Похожее произошло со мной и с моей подругой. Я сидела рядом с окном, ожидая момента проникновения, чтобы жахнуть его несчастной детской табуреточкой, а моя подруга расположилась на полу напротив меня и продолжала смотреть на человека, расхаживающего за окном в ее собственном дворе. Он продолжал ходить около окна, залезал на лестницу, трепал почти оторванный угол клеенки, но все его действия сводили к одному: он заглядывал в окно, словно что-то ища, пытаясь разглядеть то, что, видимо, никак ему не удавалось увидеть. И он с механической упорностью, как заводная кукла, повторял свои нехитрые действия снова и снова.

Не знаю, сколько времени мы просидели в таком положении — может, тридцать минут, может, час, иногда перекидываясь короткими фразами. Но за это время ничего не изменилось. Он так и не попытался открыть окно, но продолжал заглядывать в него. Пару раз он исчезал за углом дома, но возвращался. При этом, как позже я отметила, он не издавал ни единого звука, не разговаривал (предположение о том, что он может быть не один, мы вскоре отмели), не пыхтел, не сопел — ничего! Что-то было жуткое в этой тишине. Даже скрипа снега мы не слышали, словно он парил над землей в нескольких сантиметрах. Зина сделала предположение, что он под кайфом, чем и объяснялось его престранное поведение. И тогда мое терпение лопнуло. Я решила посмотреть на этого урода, взглянуть ему в лицо. Повернувшись, я прижалась лицом в стекло именно в тот угол, где клеенка была выдернута этим обдолбышем, и от ужаса отпрыгнула назад на целый метр: в тот момент лицом к лицу я столкнулась с ним. Нас разделяли лишь два хрупких стекла, и я была рада, что он их так и не разбил, потому что увиденное полностью отвергло наши предположения.

Это был не грабитель, не наркоман. Это вообще мало походило на человека. У этого существа абсолютно не было лица! На овальном шаре, обтянутом кожей, не было ни глаз, ни носа, ни рта, ни какой-либо растительности на лице. Причем одет был он в обычную дешевую искусственную дубленку — подобные были у каждого второго в этом городе, а на голове у него была вязаная шапка. Все это я сумела разглядеть в мягком желтом свете уличного фонаря, и увиденное повергло меня в настоящий ужас, быстро сменившийся ступором. Я так и осталась сидеть на полу и смотреть в окно на то существо, которое, в свою очередь, продолжило свои странные, одному ему понятные действия.

— Катя! Что? Что случилось?! — вскрикнула Зина, но осталась сидеть на месте.

— Зинка, ползи в комнату, — онемевшими губами произнесла я. — Немедленно беги и молись.

Та, не произнося и слова, поползла за дверь. Я, не вставая с колен, поползла за ней. Мы вжались в стену у двери и обе молчали. Зинка не спрашивала меня ни о чем, видимо, я ее сильно напугала, и она не хотела знать причину моего поведения. Мне же было уже безразлично, разобьет он стекло или нет. Я понимала, что табуреткой его не остановить. Да и не было сейчас ее у меня, как и ножа — я выронила их перед тем, как отпрыгнуть. Оставалось надеяться на приближающийся рассвет, до которого оставалось всего ничего. Почему-то я была уверена, что с рассветом он уйдет. А еще я была уверена, что искал он не меня. Увидь он Зинку, реакция наверняка была бы совсем другой. Не знаю, откуда я это знала, но от этого мне было как-то легче в ожидании спасительного света.

Так мы и заснули. Окно он не разбил, в дом не забрался, а просто исчез так же беззвучно, как и появился. Разбудила нас Зинина мама, вернувшаяся с работы. Мы рассказали ей о происшествии, на что она удивленно посмотрела на нас:

— Я никаких следов не видела. Может, вам показалось?

И действительно, при обследовании того места мы не нашли ни одного следа на снегу — он был ровным и гладким. Только лестница и две сплетенные петли на бельевой проволоке доказывали, что привидеться это нам не могло.

Позже, спустя неделю или две, Зина рассказывала, что оно снова приходило поздним вечером. Были выходные, и ее родители были дома. Отец вышел прогнать его, но никого не обнаружил. Позже я уехала в другой город, и связь мы с подругой потеряли. Не знаю, приходил ли он еще. Спустя годы я общалась с нашей общей знакомой и расспросила ее о Зинке. Не буду писать подробностей — это не для этой истории. Но жизнь Зины сложилась совсем не благополучным образом...