Если вы боитесь темноты, то знайте: сама по себе она не опасна и пуста. В темноте нет ни времени, ни пространства. Там нет ни чудовищ, ни призраков. Однако бойтесь того, что она скрывает. Десятки, сотни, тысячи лет она молчит лишь ради того, чтобы рано или поздно прийти в наш мир.

Это было в Южной Америке. Нет, я не назову населенный пункт и даже не скажу страну. Вам будет достаточно знать, что это все было.

Пестрая тропическая растительность, горы и грунтовые, размытые дождями и разбитые машинами дороги — вот где я оказался на пятой неделе своего путешествия. Я остановился в каком-то домишке — ободранная, но еще крепкая мебель: продавленная кровать, шкаф, стол, стулья. В качестве плиты — туристическая горелка на сухом спирту. Дом стоял возле поворота дороги, на самом краю деревни, так что из окна открывался живописный вид на долину — зелень, холмы, голубое бездонное небо с белыми громадами облаков и убегающая куда-то вдаль грунтовая дорога. Дорогу было видно довольно хорошо — километра на три-четыре. Дорога, петляя, спускалась в долину внизу, то тут, то там выныривая из окружающего зеленого океана.

В общем, весь первый день я обустраивался — раскидал барахло по полкам, вытряхнул серые от времени простыни (мало ли какие тропические гады туда могли заползти) и провел косметическую уборку. Когда закончил, на дворе уже стояли сумерки, и вся деревенька затихала, готовясь отойти ко сну. Электричества тут не было. Вообще. Освещения не было ни на улицах, ни в домах. Единственным источником света были свечи. Будучи человеком культурным, я расположился на кровати, зажег пару свечей и углубился в чтение. Не знаю, сколько времени прошло — час или два, но в дверь постучали. Я, размышляя, кого это черти принесли, открыл дверь. На пороге стояла владелица моей лачуги. Размахивая руками, она потребовала погасить свечи. Все мои робкие попытки протестовать провалились, и я вынужден был принять ее условия. Заверив ее, что все сделаю, я с сожалением отправил книгу в шкаф и, забравшись в кровать, погасил свечи (на кой черт они вообще нужны, если их нельзя жечь?!). Конфликтовать с хозяевами, да еще на ночь глядя, как-то не хотелось. Решил выяснить все на следующий день.

Проснулся я, когда еще было темно. Сначала я грешил на смену часовых поясов и прочую ерунду. Ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть, но сон не шел. Полежав немного в темноте, я решил, что раз все равно все спят, то скоротаю время до утра за книжкой. Я зажег свечу и вновь углубился в чтение. Не знаю, как долго я читал, прежде чем обратил внимание на странные звуки. Думаю, они были слышны достаточно давно, но, увлеченный книгой, я их не заметил. Это было что-то вроде пения. Были слышны голоса — множество. Но звучали они тихо, словно издалека. Слов не было — скорее какой-то гул на всех тональностях. Этот незримый, едва слышимый хор пробирал до костей, словно каждая мышца, каждый хрящик, каждая косточка отзывалась едва уловимой вибрацией, отплясывая в такт неслышимой музыке. Я выглянул в окно в попытках определить источник столь необычного шума. Тогда-то я их впервые и увидел.

По той самой дороге, убегающей вглубь долины, тянулась целая река света, как если бы тысячи светлячков роились над ней. Ближний конец этой необычной ленты, сотканной из мягкого света, терялся где-то между холмов по пути к деревне. И, пускай я и мог различить движение (словно что-то постоянно переливалось, невидимое в янтарном блеске огней), но, сколько я ни стоял, колонна так и не показалась на следующем изгибе дороги. В конце концов, устав стоять у окна, я вернулся в кровать и удивительно легко заснул до самого утра.

На следующий день я решил разузнать у местных, что же за явление я видел ночью. Первым делом я пошел к хозяйке и, как смог, описал увиденное. Она как-то странно на меня посмотрела и поинтересовалась, не зажигал ли я свечу. Я заверил, что свечей не жег, и вообще, мне бы только узнать, куда ведет дорога и что это я видел ночью. Старуха ответила, что мне все приснилось — дорога никуда не ведет уже лет тридцать как. Раньше там было несколько деревень, но с ними что-то случилось (Ellos absorben el infierno — испанский я знал плохо, потому решил, что это какая-то метафора), и с тех пор туда никто не ездит (очередное преувеличение — дорога-то не заросла!).

Решив, что все равно не добьюсь внятного ответа, я решил поступить проще: арендовать машину и поехать туда самому. Однако моим планам сбыться было не суждено. Узнав, куда я собираюсь ехать, все владельцы автомобилей сразу же менялись в лице и отказывались от предложенных мною денег (я поднял цену до 500 долларов за день — и все равно все отказались!). Снедаемый любопытством, я решил, что завтра встану пораньше и отправлюсь туда пешком. Остаток дня я посвятил расспросам о загадочной дороге, но все мои попытки разбивались о стену молчания. Наконец, устав и совершенно измотавшись из-за проклятой тропической жары, я вернулся обратно в свою лачугу. Сон не заставил себя ждать, и уже через пару минут я спал, как убитый.

Из сна меня выдернуло все то же пение. На это раз более громкое. Иногда из общего гула голосов доносились отдельные диссонансные вскрики, но они были редки, и никакой закономерности в них я не услышал. Выглянув в окно, я судорожно выдохнул. Процессия была ближе. Намного ближе. Уже можно было различить отдельные человеческие фигуры, неуклюже передвигающиеся по грязи дороги.

Откровенно говоря, мне на секунду стало жутко. Издалека это зрелище было прекрасным и величественным. Теперь, когда процессия приблизилась к деревне, очарование постепенно уступало гнетущему чувству… опасности. Или чего-то схожего. Мне было тяжело подобрать аналогию. Эти неуклюжие движения, удушающее воздействие хора голосов — все это давило на сознание, словно тяжелый камень, зависший над головой.

С трудом оторвав взгляд от процессии, я вернулся в кровать и улегся, накрыв голову подушкой. Однако от заунывного хора это не спасло. Приглушило верхние тона, но от этого гул стал напоминать стоны похороненных заживо. Сглотнув подступивший к горлу ком, я сосредоточился на своих мыслях и постепенно заснул.

Проснулся я на рассвете от стука в дверь. Стучали настойчиво, но негромко. Протерев глаза спросонья и накинув рубашку, я открыл дверь. На пороге стояла хозяйка. Бесцеремонно отодвинув меня в сторону, она прошествовала прямиком к огаркам моих свечей. Придирчиво изучив то, что от них осталось, она в который раз спросила, жег ли я свечи. Поскольку терять время на препирания с ней я не хотел, я ответил отрицательно и попросил ее покинуть дом, так как я хотел переодеться и пойти на прогулку. Старуха еще раз смерила меня долгим пристальным взглядом и, тяжело вздохнув, вышла, бормоча что-то себе под нос.

День выдался пасмурным. Еще вчера небо, бездонное и без единого облачка, наполнилось тяжелым свинцом дождевых туч. Думаю, не стоит объяснять, что такое дожди в тропическом климате. Судя по всему, хлынет не сегодня-завтра. Потому я поспешил к цели своей экскурсии. Увязая в плотном суглинке, я двинулся по дороге в ту сторону, где я видел загадочную процессию.

Обогнув очередной холм, я замер в нерешительности. Я совершенно точно видел вчера тут людей. Однако дорога была покрыта лишь старыми следами шин, но ни единого отпечатка ног не было. Быть может, кто-то проехал передо мной, уничтожив все следы? Что ж. Так или иначе, но я намеревался дойти до ближайшей «странной» деревни.

На остаток пути ушло почти три часа. К тому моменту, когда деревья расступились, открывая вид на деревушку, я окончательно выбился из сил и, увидев дома, облегченно выдохнул. Наконец-то!

Однако мое облегчение длилось недолго. Деревня и впрямь была покинута. Пустые дома, где все еще стояла утварь, брошенные где попало вещи, даже ржавая, видавшая виды машина возле одного из домов. Зайдя в очередную хижину, я осторожно осмотрелся. Следов запустения не было — словно хозяева съехали совсем недавно. Чувствовалось, что людей тут нет. Но не тридцать лет! Что, я в Припяти разве не был? Брошенные поселки — особенно в джунглях — не так должны выглядеть!

Обходя дом, я наткнулся на фотографию его хозяев. Семейство — отец, мать и трое ребятишек — радостно улыбалось сквозь стекло фоторамки. Я поставил фотографию на место. Ощущение неправильности происходящего усиливалось. Люди жили тут. И не жили одновременно. Как там сказала старуха? «Ellos absorben el infierno».

У меня по спине пробежал неприятный холодок и следом накатила волна липкого, неосознанного страха. Прочь отсюда. Не стоило мне сюда идти — правы были местные.

Нервной, преувеличенно бодрой походкой я двинулся обратно, постоянно оглядываясь и то и дело сбиваясь с шага... Обратно я вернулся к вечеру. Весь издергавшийся и вздрагивающий от любого шороха в кустах. К счастью, хозяйку я не застал (иначе не миновать расспросов). Переоделся, вымылся и остаток вечера провел, стараясь отвлечься от увиденного. Незаметно на землю опустилась ночь и, спохватившись, я потушил свечу и забрался в кровать. Выспаться, и завтра прочь из этих жутких мест!

Вопль, ворвавшийся в мой и без того неспокойный сон, заставил меня подпрыгнуть, судорожно оглядываясь по сторонам. Нет, это был не единичный крик. Воздух вокруг стенал, плакал, кричал и подвывал на все лады. Теперь до меня дошло, что я слышал. Не пение и не музыку. Это были крики, полные агонии, ужаса, боли и одиночества. Словно сотню людей одновременно пытали самыми изощренными способами. Обливаясь холодным потом, я выглянул в окно и почувствовал, как провалилось куда-то мое сердце.

Люди. Мужчины, женщины, дети и старики. В руке каждого горела свеча, их лица были искажены гримасами ужаса и страданий, а рты открыты в немом вопле — за них стенал сам воздух. И они передвигались. Ползли, шли, ковыляли. Шли, но не двигались. Стоило взгляду упасть на одного, как он замирал — даже пламя свечи переставало плясать на ветру, однако глаз улавливал движение на периферии обзора. Стоило взглянуть туда, и становилось видно, что позы чуть-чуть, неуловимо менялись. Это было похоже на замедленную в тысячу раз съемку — движение есть, оно угадывается, но глаз его различить не способен. Всхлипнув от нахлынувшего ужаса, я отпрянул от окна, залитого жутким, неживым светом их свечей. Опрокинув по пути стул, я забился в дальний угол кровати, с ужасом глядя в окно, ожидая, что сейчас они ко мне ворвутся.

Не знаю, сколько я так сидел. Час. Может, два... может, куда больше. Парализованный животным ужасом, я застыл в оцепенении до тех пор, пока не забрезжил рассвет и ровное янтарное свечение не утонуло в серой предрассветной мгле. Очнулся я, когда на улице послышались голоса людей. Только тогда до моего сознания начало доходить, что я жив, что весь кошмар прошлой ночи остался позади. Натянув кое-как одежду, я пулей выскочил из дома — прямо под теплый тропический дождь. Лило так, словно наступил новый Потоп. Я чуть не взвыл от ярости и бессилия. По такой погоде ехать невозможно. Машина, да что там машина — танк увязнет в здешних проклятых дорогах!

Нет. Я обязан был выбраться! Еще одного кошмарного шествия я не переживу. Я побежал, утопая в грязи по щиколотку, к местному, который привез меня в эту деревню. К моему несказанному облегчению, он оказался дома. Я объяснил ему спокойно, насколько мог, что мне срочно надо уехать. Я готов был отдать ему все мои деньги — лишь бы он меня отсюда увез. Он только покачал головой и сказал, что сегодня не выйдет никак — выше по дороге из-за дождя настоящий селевой поток. Если дожди не затянутся, то за сутки он должен спасть до безопасных масштабов. То же самое мне ответили и остальные обитатели деревни. Никак. Выбираться же пешком к ближайшей дороге при такой погоде у меня займет несколько суток. Я лихорадочно соображал — надо было найти выход, и найти его срочно. Но его я не видел. Отчаявшись что-то изменить, я добрался до ближайшего магазина и выбрал там едва ли не все запасы алкоголя. Хоть так я сумею преодолеть свой страх. А если повезет, то отключусь, и, быть может, мне не придётся пройти через этот кошмар.

Ночи я ждал, как осужденный смертник ждет команды «пли!». Я ни о чем не мог думать, кроме этих кошмарных лиц, серых, словно одежды, в которых люди брели к своей неведомой цели. Сам не заметил, как заснул, уткнувшись лбом в стол.

На этот раз меня разбудила тишина. Абсолютная и неестественная. Я поднялся со стула — трезвый, как стеклышко, к своему преогромному огорчению. Оглядел пустую комнату. За окном ничего не было видно. Темнота — тучи скрыли луну и звезды. Людей со свечами видно не было. Вообще, казалось, что весь мир замер. Учащенно дыша, я до рези в глазах всматривался в темноту за окном. Ни зги не видно. Так я простоял, думаю, не меньше получаса. Вслушиваясь и всматриваясь в ночь. Ничего. Судорожно вздохнув с облегчением, я обернулся и оказался нос к носу с одним из них.

Они стояли у меня за спиной. Серые лица, серые одежды, свечи в руках, раскрытые в немом вопле рты и тьма в глазницах. У меня из груди вырвался сдавленный стон — от охватившего меня ужаса не было сил даже кричать или двигаться. Ноги подкосились, и я осел на пол, неотрывно глядя в маслянистую черноту пустых глазниц.

Они так и простояли до самого утра — глядя на меня тяжело и неотрывно. Я ощущал колючие ледяные касания их взглядов. Ощущение, словно по телу скользят льдинки. Сотни пар крошечных, мокрых и скользких льдинок. Я даже не пытался двинуться или закричать. Сидел, парализованный неестественным ужасом, и неотрывно глядел в манящие омуты пустоты их глаз.

А потом наступило утро. Я лишь моргнул, и их не стало. Только в воздухе вились тоненькие струйки дыма. Часа через два я рискнул встать. Все тело занемело, суставы ныли. Дрожа, я огляделся по сторонам. Никого. За окном было светло — за ночь тучи куда-то пропали, небо вновь сияло своей бездонной голубизной. Затолкав свои вещи в рюкзак, я отправился к водителю. Тот только покачал головой, видя мои воспаленные от бессонницы глаза, но согласился отвезти меня к ближайшему крупному городку.

Это произошло три недели назад. Приехав домой, я первым делом поехал в больницу. Мой разум искал спасения — то, что я видел, полностью разрушило мой мир. Я не мог спокойно спать, постоянно слыша далекий и нестройный хор агонии. Я не мог смотреть на городские огни — мне всюду мерещилась кошмарная процессия.

Прокручивая в голове все прошедшее, я пришел к очевидному выводу о причине того, почему в деревне не было света, почему они тушили свечи. Ellos absorben el infierno. Проведя в городе всего три дня и ни разу не сомкнув глаз, я перебрался на дачу к знакомым, якобы немного привыкнуть к городу, но на самом деле тут просто было темно.

Прошло еще восемнадцать дней. Я почти перестал напиваться до полной отключки. Даже решился зажечь лампу, а потом до боли в глазах всматривался в окрестности. Мне казалось, что все позади. До прошлой ночи.

Я опять видел их. Пока еще издалека. Огоньки, маячащие между деревьев. Я знаю — тогда они не успели. Всего на одну ночь. Я сбежал. Оставил их без замеченной добычи. И они настигли меня. Сюда, через полмира, они пришли, чтобы завершить начатое, пополнить свои ряды. Но я их перехитрил. Сейчас, заканчивая писать эти строки, я уже вижу пляску огней за окнами. Они уже рядом, и на этот раз они уже знают, где их жертва — на этот раз все произойдет быстрее.

Мне тяжело. Я укрыл всю мебель целлофаном, чтобы ничего не забрызгать. В течение дня уже трижды засовывал ствол пистолета в рот, но… черт, это так тяжело. Даже ужас, который ждет меня сегодня ночью, не отключает инстинкты. Надо пойти напиться.