Уже четыре с половиной года прошло с тех пор, а я всё ещё удивляюсь этому случаю. Тогда был предпраздничный день. Но мне было как-то не по себе. Весь вечер смотрела на часы. В 20 часов стало ещё тяжелей на сердце. А вскоре позвонил отец из деревни, куда они с матерью уехали из-за болезни мамы. Но прежде, чем он сказал о том, что мама умерла в 20 часов, я уже догадалась, из-за чего звонит мой папа. Я не плакала. Я не могла себе этого позволить, потому что кто-то должен был оставаться спокойным (или выглядеть внешне таковым) в это время. Старшая сестра сразу впала в истерику. А мне не разрешала плакать моя мама. Я это чувствовала.

Машину, на которой мы поехали ночью, нашёл мой племянник, сын моей старшей сестры и внук моей мамы. Я ехала на переднем сиденье, рядом с водителем. И он говорил, чтобы я не спала и разговаривала с ним, чтобы он тоже не задремал, играл магнитофон.

Все волновались, как мы доедем, как бы чего не случилось по дороге. И я мысленно попросила мать дать знать, что всё будет хорошо. Фары у машины на несколько мгновений приглушили свет. Все заволновались, а я поняла, что получила положительный ответ. Всё будет хорошо. Но я не стала никому ничего говорить.

Приехали мы в 4 часа утра. Когда вошли в комнату, где на составленных столах лежала наша мама, сестра положила свою руку на её руки, которые были перекрещены и в них была свеча. У мамы был вид спящего спокойным сном человека, которому очень хорошо и радостно оттого, что мы наконец-то приехали.

И вот лежит моя мёртвая мама как спящая. А в голову мысли идут, как бы от неё: «Смотри на меня, запомни меня такой доброй, посиди со мной рядом, ведь больше ты не увидишь меня, как только положат в могилу». Я все время чувствовала, что мне кто-то не разрешает плакать сейчас. И я дала себе слово, что не буду плакать здесь, а только тогда, когда останусь дома одна в городской квартире.

Когда в церкви отпевали нашу маму, всем дали свечи, зажгли. У кого они текли, трещали, чадили, а у меня свеча сгорала полностью, без подтёков. И было ощущение, что, куда бы я сейчас вдруг случайно ни отклонилась, меня бы поддержал кто-то невидимый или что-то. И я всё время смотрела на маму. Ведь это уже всё, в последний раз я вижу её.

А потом я увидела, как со стороны маминых ноздрей быстро вышла или поднялась вверх и растворилась тонкая струйка чего-то белого и прозрачного. Я стала оглядываться, не видел ли ещё кто-нибудь этого, кроме меня. Но все стояли и слушали, как отпевают. После я спросила всех близких, не видели ли они чего? Ни племянник, ни старшая сестра, ни папа, ни родная моя тётка - никто ничего не видел.

Когда пришли с кладбища, я водку выпила как воду. Думала, выпью, она как обычно ударит изнутри, и я хоть расплачусь, и распадется та глыба, что где-то внутри груди, по самой середине находится. Всё время я чувствовала, что кто-то как будто со мной рядом, с теплом и заботой.
- Саша, - говорю племяннику, - скоро твоей жене рожать, может, ехать пора?
- Да, уже пора, но поедем через день.
Но на следующий день я не почувствовала той заботливой теплоты, где-то там было слишком пусто без этого и одиноко, и непривычно - как будто мне изменил тот, кому я больше всего доверяла.

А когда приехали в город, оказалось, что в тот момент, когда я почувствовала пустоту, жена племянника родила сына. А перед тем как ей внезапно стало плохо и настала пора рожать, вдруг раскрылась форточка в квартире, и ей стало намного легче, и всё потом прошло хорошо. А я вспомнила: «Не приеду, так прилечу...» У меня аж мурашки по коже пробежали, и оставшись одна, все никак не могла решить, что надо было сделать.

Всё было не так, очень тяжело. Ничего ни смотреть, ни слушать, ни что-то делать не хотелось. Села на диван, выключила свет и наконец поняла, что пришло время дать волю слезам. Не плакала, а рыдала. И хорошо, что никого не было рядом. После этого неистового рыдания как будто камень или какую-то большую глыбу с меня сняло. Легче стало. Теперь можно было жить и не верить, что после смерти человека ничего не остаётся.

  0    0    0    0  До публікації

---